Дни и годы[Из книги воспоминаний] - Афанасий Коптелов

— Так мы к вашей фамилии, — сказал Ленин, добавим фамилию того давнего героя.

И Федор Степанович из деревни Рассказиха нынешнего Алтайского края стал Гуляевым-Сусаниным. Тогда же он был награжден орденом Красного Знамени, ему вручили армейское обмундирование и шашку с серебряным эфесом. А Владимир Ильич попросил старика отвезти в Сибирь два венка, один возложить на братскую могилу вблизи места его подвига, другой — в Барнауле, на проспекте, где покоятся герои революции.

А потом выяснилось: кроме Федора Степановича, такие же подвиги в других районах Сибири совершили Иван Пешков и Никита Молчанов.

С малых лет я полюбил печатное слово, и газета стала необходимым спутником моей жизни. А началось вот с чего. В 1914 году в нашем селе Залесово открылось почтовое отделение — редкий для того времени случай. 3а почтой круглый год три раза в неделю ездил на паре откормленных лошадей Михей Казаков, отец моего друга, учившегося уже в третьем классе школы (это и сдружило нас, мальчуганов). Михей уезжал вечером в большое село Сорокино, за тридцать пять верст, и к рассвету привозил к нам почту в громадном кожаном мешке с железными застежками, схваченными увесистым амбарным замком. С ним ездил охранник, вооруженный наганом, хотя и не случалось ни одного почтового ограбления. Когда началась война, письма в нашу волость стали приходить такими грудами, что начальник почты был не в силах управиться с ними. А я к тому времени прослыл «грамотеем», и начальник приветил меня. Я стал помогать ему разбирать огромнейшую почту: письма в соседние деревни раскладывал по полочкам. А той порой у крыльца двухэтажного дома парадным крыльцом собиралась в ожидании писем с фронта такая толпа солдаток, что они заполняли всю улицу. Начальник вручал мне стопу писем, адресованных в наше село, и я с сознанием долга нес их вниз. Остановившись на крыльце, выкрикивал фамилии и отдавал в толпу письмо за письмом. Таким было мое первое, как сказали бы сейчас, общественное поручение. Раздав письма, я снова подымался на второй этаж, а там начальник — о, чудо из чудес! — бережливо доставал из кожаной утробы пачки газет, источавшие незнакомый ранее, приятный запах типографской краски. Почему-то первой в моих руках оказалась большая газета с крупными буквами «Жизнь Алтая». Ох, сколько в ней было новостей! Со всего света! Газета знала все! Я первым делом бежал глазами по строчка новостей с «Театров военных действий». Прочту и побегу рассказывать соседям. Но ведь не прочтешь на почте все четыре страницы. Взять бы газету с собой. Начальник сказал: «Нельзя — подписчик ждет, спросит». Подписчик! А нельзя ли и мне стать таким счастливчиком. Оказывается можно. И я стал получать газету с бумажным пояском, на котором было оттиснуто: «Залесово, господину Коптелову А.Л.». Вот как! Господином стал! Как-то я прочел на газетном листе: «Типографии газеты «Жизнь Алтая» требуются вертельщики». Сбежать бы туда! Там все время можно держать в руках свежую газету! Но начальник почты разочаровал: печатные машины огромные, и вертеть колесо может только крепкий мужик. Значит, еще не пришла пора убежать из дома в далекий город Барнаул. А вот газету, оказывается, можно выписать даже не одну, только нашлись бы деньги. И я подписался на «Народную жизнь». Что же еще ближе нам, деревенским? И стал приходить из Кургана журнальчик «Союза маслодельных артелей». Там — о сепараторах, предлагаемых шведской фирмой «Альфа-Лаваль», и о продаже масла в Лондон. Зачем мне это? Но ожегшись на молоке не стал дуть на воду, — выписал из Петрограда газету «Копейка». Дешево и знатно! В ней даже больше новостей, чем в барнаульской «Жизни Алтая». Тут, думалось, мне тогда, весь мир!

Вот и у нас в Бийске все новости — в редакции газеты. Они слетаются к нам со всего округа от рабкоров и селькоров, наших первых помощников. К нам приносят статьи партийные работники и комсомольцы, агрономы и инженеры, учителя и библиотекари. Заходят просто поговорить патриоты края. Без таких связей с народом не было бы газеты.

Почти каждый день заходил к нам Захар Двойных, крутоплечий, черноглазый, с подстриженными усами; с порога начинал разговор:

— Редактор, видать, опять пишет передовую, так я — прямо к вам, — Каждому из нас подавал широкую, жесткую руку, с юности привыкшую к нелегкому заводскому труду; потрясая потертым портфелем, переполненным бумагами, давая понять: принес такое, что вы ахнете и сразу отправите в номер. — Да, да, Захар Двойных не приходит с пустыми руками. У РКИ (рабоче-крестьянской инспекции) — всюду глаз. По-партийному требовательный, строгий. Тягаем к ответу бюрократов да бездельников. Не взирая на лица. Я, знаете, с молодых лет к печати тянулся…

Он подсаживался к одному из столов, клал портфель на уголок и, забывая о принесенной рукописи, припоминал какой-нибудь эпизод из своей жизни. Мы уже знали, что еще в конце прошлого века он, молодой слесарь, по ночам расклеивал в Киеве листки, звавшие к забастовке. Был схвачен и брошен в тюрьму. Отсидев срок, метнулся в Сибирь. На станции Нижнеудинск был снова схвачен, на этот раз карательным отрядом Меллера-Закомельского, и опять оказался за решеткой. Приговорили его к ссылке в Нарымский край. Оттуда перебрался в Бийск. Во время войны, когда уже вскипал народный гнев, в землянке среди леса печатал на гектографе листовки. Теперь он по ночам пишет воспоминания. И мы догадывались, что Захар Яковлевич, придя в редакцию, пересказывает нам страницу за страницей. Без излишней скромности. И при этом обводит всех нетерпеливым взглядом: понравилось ли? Слушать его, в самом деле, было интересно, и мы на время забывали о рукописях для набора. Однажды он, встав посреди комнаты, принялся нам втолковывать:

— Вы думаете революция — дело одного Ленина. Нет, конечно, далеко не так» Там, в центре, — увлекшийся рассказчик приподнял руку, — был большой Ленин. Ну, а на местах были Ленины поменьше. Везде. И здесь, в Бийске, был маленький Ленин. Это вам полезно знать.

После этого наше отношение к нему круто изменилось. В особенности не взлюбил его Василий Семенов-Трудовой, организатор комсомола в одной из ближайших к городу волостей. Он знал многих участников становления советской власти в Бийске. Увидев Захара Яковлевича в окно, он в полголоса бурчал:

— Сейчас к нам снова пожалует маленький Ленин.

Мне при этом думалось: после Октября он, Захар Двойных, был здесь председателем совдепа, почему же теперь его рабочий стол не в особняке бывшего куща Асанова? Почему председателем окрисполкома Игнатий Громов? Не потому ли, что Захар Яковлевич часто и много говорит о себе?

Отвлекаясь от воспоминаний, Двойных обычно хлопал ладонью по вместительному портфелю и повторял: